«РУССКАЯ ГОЛГОФА»

Митрополит Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов) родился 9 июня 1856 года. Он – правнук знаменитого адмирала В.Я. Чичагова, одного из первых исследователей Ледовитого океана, и внук П.В. Чичагова.

Сначала Леонид учился в Первой Санкт-Петербургской классической гимназии, а затем в Пажеском корпусе. По окончании гимназии его зачислили в Преображенский полк. В тридцать семь лет Леонид стал полковником. К этому времени уже увидели свет его литературно-исторические труды: «Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 году», «Французская артиллерия в 1882 году», «Записки о П.В. Чичагове».

В 1879 году Леонид Михайлович женился на Наталье Николаевне Дохтуровой, внучатой племяннице генерала Д.С. Дохтурова, героя Отечественной войны 1812 года.

Военная карьера не удовлетворяла Леонида Михайловича. С раннего детства он отличался глубокой религиозностью. Потеряв родителей, он, по его словам, привык искать утешение в религии. Полковник гвардейского Преображенского полка стал старостой Преображенского собора на Литейном проспекте и жертвовал на храм немалые средства.

Чувство милосердия, желание помогать страждущим привели Леонида Михайловича к изучению медицины. Позже он написал книгу «Медицинские беседы».

В 1891 году Леонид Михайлович объявил о желании оставить военную службу. К удивлению близких, он вышел в отставку в чине полковника армии, избрав иной жизненный путь – священство.

Жена тяжело переживала такое решение. О.Иоанн Кронштадтский, духовным сыном которого был Леонид Михайлович, сказал ей:

– Ваш муж должен стать священником, и вы не препятствуйте, на этом поприще он достигнет больших высот.

Выйдя в отставку, Леонид Михайлович переехал с семьей в Москву, стал изучать богословие и готовиться к рукоположению. 28 февраля 1893 года в кремлевском Успенском соборе он был рукоположен в сан священника и приписан к кремлевской синодальной церкви Двунадесяти апостолов.

Через два года о.Леонида определили священником для духовного окормления военнослужащих артиллерийского ведомства Московского военного округа. Он, частью на свои средства, частью на пожертвования отреставрировал принадлежавший Румянцевскому музею храм во имя святителя Николая на Старом Ваганькове и стал в нем служить.

Неожиданно скончалась жена о.Леонида, Наталья Николаевна, оставив четырех дочерей. Поручив воспитание детей двум доверенным лицам, о.Леонид поступил в Троице-Сергиеву Лавру и принял иночество. 14 августа 1898 года он был пострижен в мантию с именем Серафим.

После смерти настоятеля Суздальского Спасо-Евфимьева монастыря архимандрита Досифея обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев назначил на этот пост иеромонаха Серафима. Вскоре иеромонах Серафим был возведен в сан архимандрита и назначен благочинным монастырей Владимирской епархии. Древняя обитель разрушалась. Иеромонах ее обновил на собранные средства и за пять лет управления привел в цветущий вид.

Особые усилия архимандрит Серафим предпринял для благоустройства арестантского отделения Суздальской тюрьмы-крепости. Он отремонтировал здание и устроил для узников библиотеку. Такое отношение архимандрита к узникам принесло свои плоды: девять закоренелых сектантов вернулись в православие. Это позволило ему ходатайствовать перед Святейшим Синодом об освобождении остальных. Усилиями архимандрита Серафима тринадцать человек вышли на свободу, а Суздальская тюрьма перестала существовать.

Архимандрит Серафим занялся составлением «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря». Это стало самым значительным трудом его жизни.

«Летопись» выдержала два издания – в 1896 и в 1903 году. Книга отражает события, происшедшие со дня основания монастырей в Сарове и Дивееве, рассказывает о первоустроительнице, матушке Александре, содержит жизнеописание преподобного Серафима и близких ему людей.

Используя связи в придворных кругах, архимандрит Серафим сумел встретиться с императором Николаем II и склонил его в пользу открытия мощей преподобного Серафима.

По повелению императора в августе 1902 года митрополит Московский Владимир, епископ Тамбовский Дмитрий и Нижегородский Назарий вместе с суздальским архимандритом Серафимом Чичаговым и прокурором Московской Синодальной конторы Ширинским-Шихматовым произвели предварительное освидетельствование останков старца Серафима. Оно показало, что нетленных мощей нет.

При обсуждении этого вопроса в Синоде возникла смута. На открытии настаивал только сам Николай II, обер-прокурор Саблер и митрополит Антоний (Вадковский). Однако император не оставил намерения канонизировать старца Серафима и всячески поддерживал благоговейную память о нем.

11 января 1903 года останки старца Серафима освидетельствовала комиссия Синода – десять человек под руководством митрополита Московского Владимира. Донесение комиссии и желание императора убедили Синод канонизировать преподобного Серафима Саровского.

О.Серафим написал краткое житие преподобного Серафима Саровского и краткую летопись Серафимо-Дивеевского монастыря.

Вернувшись после саровских торжеств в Суздаль, он занялся подготовкой к предстоящему празднованию 500-летия со дня кончины преподобного Евфимия, Суздальского чудотворца, и составил его жизнеописание. Но отпраздновать этот юбилей в Суздале ему не пришлось. 14 февраля 1904 года о.Серафима назначили настоятелем Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря, где он пробыл всего год, но за это время отреставрировал собор знаменитой обители.

28 апреля 1905 года в Успенском соборе Московского Кремля митрополитом Владимиром (Богоявленским), епископом Трифоном (Туркестановым) и епископом Серафимом (Голубятниковым) архимандрит Серафим был хиротонисан во епископа Сухумского.

На Сухумской кафедре он прослужил недолго. В 1906 году его перевели в Орел. В Орловской епархии владыка служил до 1908 года. Это время он занимался устройством церковно-приходской жизни, организовал приходские советы с возложением на них обязанностей церковной благотворительности.

Впоследствии епископ Серафим, на основании своего опыта в Орловской епархии, составил «Обращение к духовенству епархии по вопросу о возрождении приходской жизни». В «Обращении» рассматривались все стороны приходской жизни, подробно объяснялось, что такое ее возрождение, что надо делать для достижения желаемых результатов.

В 1907 году преосвященного Серафима назначили членом Синода. Через год он стал епископом Кишиневским и Хотинским. В Кишиневе, как ранее в Орле, занялся возрождением приходов, имея уже богатый опыт. Владыка объезжал епархию, беседовал со священнослужителями, иноками, мирянами и учащимися. В Кишиневе владыка Серафим прослужил до 1912 года, когда его назначили архиепископом Тверским и Кашинским.

Революция 1917 года застала архиепископа Серафима в Санкт-Петербурге. Вернувшись в Тверь, он узнал, что епархиальный съезд проголосовал за удаление его из епархии и Синод, руководимый обер-прокурором Львовым, отправил его на покой.

Архиепископ Серафим был избран членом Поместного Собора 1917/18 годов. После Собора его возвели в сан митрополита с назначением в Варшаву, но из-за сложившейся политической обстановки владыка не смог отправиться к месту назначения. Он поселился в Москве и служил в различных храмах.

Во время Первой мировой войны из Польши в Россию эвакуировалось почти все православное духовенство. После заключения Брестского мира возник вопрос о возвращении в Польшу духовенства и имущества Православной Церкви. Митрополит Серафим подал заявление в Совет Народных Комиссаров с просьбой разрешить ему вместе с духовенством выехать в Польшу, но получил отказ. Вскоре началась гражданская война, и все хлопоты по переезду в Польшу пришлось отложить.

Владыка поселился в Черниговском скиту около Троице-Сергиевой Лавры, где прожил, почти никуда не выезжая, до конца 1920 года. В январе 1921 года он получил предписание Синода о необходимости ускорить возвращение в Варшаву православного духовенства и церковного имущества. До него доходили слухи о бедственном положении православного населения Польши, которое за время войны почти лишилось храмов и духовенства. Митрополит обратился к управляющему делами Совнаркома Горбунову и в Народный Комиссариат иностранных дел с просьбой выяснить вопрос об отправке в Польшу. И получил ответ, что дело может быть рассмотрено по прибытии в Москву официального польского представительства. Весной 1921 года в Москву прибыли представители Польши. Владыка объяснил им необходимость возвращения в Польшу духовенства. После посещения поляков у него сделали обыск и изъяли два письма. Одно главе католической церкви в Польше кардиналу Каповскому, другое протоиерею Врублевскому, представлявшему в Варшаве интересы православного духовенства. 11 мая 1921 года владыку вызвали в ЧК к некоему Шпицбергу для объяснений.

После ухода митрополита Шпицберг составил заключение, что его нельзя отпускать в Польшу, там он будет действовать «как эмиссар российского патриарха» и «координировать – против русских трудящихся масс за границей фронт низверженных российских помещиков и капиталистов под флагом «дружины друзей Иисуса». Шпицберг потребовал заключить митрополита Серафима в Архангельский концлагерь. С этим согласились начальник 7-го отдела СО ВЧК Самсонов и его заместитель Агранов. В то же время секретный сотрудник ЧК донес, что владыка агитирует против изъятия церковных ценностей.

24 июня 1921 года судебная тройка ВЧК в составе Самсонова, Апетера и Фельдмана постановила: «Заключить гражданина Чичагова в Архангельский концлагерь сроком на два года», но не отдала распоряжение о его аресте и этапировании. Владыка продолжал служить в храмах Москвы. Арестовали митрополита только 12 сентября 1921 года и поместили в Таганскую тюрьму.

После его ареста Наталья и Екатерина Чичаговы стали хлопотать перед Калининым о смягчении участи отца. Калинин написал, что можно оставить в московской тюрьме «приблизительно на полгодика». 13 января 1922 года начальником 6-го секретного отделения ВЧК Рутковским по распоряжению ВЦИК составлено заключение по «делу» митрополита: «С упрочением положения революционной соввласти в условиях настоящего времени гр. Чичагов бессилен предпринять что-либо ощутительно враждебное против РСФСР. К тому же, принимая во внимание его старческий возраст 65 лет, полагаю, постановление о высылке на 2 года применить условно, освободив гр. Чичагова Л.М. из-под стражи». 14 января 1922 года президиум ВЧК постановил освободить митрополита из-под стражи; 16 января он вышел на свободу. Всю зиму владыка тяжело болел.

Однако ГПУ вовсе не собиралось отпускать его на волю. 22 апреля 1922 года Рутковский дал новое заключение по «делу» митрополита: «Принимая во внимание, что Белавиным, совместно с Синодом, по-прежнему ведется реакционная политика против советской власти и что при наличии в Синоде известного реакционера Чичагова лояльное к власти духовенство не осмеливается открыто проявлять свою лояльность из-за боязни репрессий со стороны Чичагова, а также и то, что главная причина последовавшего освобождения Чичагова от наказания его, якобы острое болезненное состояние, не находит себе оправдания после его освобождения и нисколько не мешает Чичагову заниматься делами управления духовенства, полагаю... Чичагова Леонида Михайловича... задержать и отправить этапным порядком в распоряжение Архангельского губотдела для вселения на местожительство, как административного ссыльного сроком по 24 июня 1923 г.»

25 апреля 1922 года судебная коллегия ГПУ под председательством Уншлихта приговорила митрополита Серафима к ссылке в Архангельскую область.

В мае 1922 года владыка прибыл в Архангельск в самый разгар арестов и судебных процессов по делам об изъятии церковных ценностей. И сразу же ГПУ вознамерилось его допросить, чтобы узнать его мнение о мероприятиях, касающихся изъятия церковных ценностей. Митрополит болел, придти в ГПУ не смог, поэтому изложил свое суждение письменно. Он считал, что все написанное в печати по обвинению епископов и духовенства в несочувствии к пожертвованию церковных ценностей на народные нужды – роковое недоразумение.

В Архангельске митрополит прожил до конца апреля 1923 года, а затем с разрешения ВЦИК переехал в Москву. В церковных делах владыка не участвовал, на службу ездил в Данилов монастырь к своему духовнику архимандриту Георгию Лаврову и архиепископу Феодору (Поздеевскому), сам почти нигде не бывал и у себя мало кого принимал.

Многое в жизни семидесятилетнего старца связано с преподобным Серафимом Саровским. Даже теперь, двадцать лет спустя после канонизации преподобного, ГПУ ставило ему в вину организацию торжеств: «1б апреля 1924 года гр. Чичагов Леонид Михайлович был арестован секретным отделом ОГПУ по имеющимся материалам: в 1903 году Чичагову было поручено руководство и организация открытия мощей Серафима Саровского...»

8 мая 1924 года патриарх Тихон подал в ОГПУ ходатайство об освобождении находившегося в Бутырской тюрьме митрополита Серафима, престарелого и больного, за лояльное отношение которого к существующей гражданской власти он, патриарх Тихон, ручается.

Письмо получено Тучковым на следующий день и оставлено без последствий, дело шло своим чередом. Наконец, 17 июля 1924 года уполномоченный ОГПУ Гудзь предложил освободить митрополита Серафима из-под стражи, и вскоре тот был освобожден. В это время власти приказали живущим в Москве архиереям покинуть город. Митрополита Серафима приняла игумения Арсения (Добронравова) в Воскресенский-Феодоровский женский монастырь, находившийся около города Шуи Владимирской области. Владыка приехал с дочерью Натальей (в монашестве Серафима).

В монастыре митрополит часто служил. После его служб устраивался праздничный обед. Блаженны годы, которые он прожил в монастыре. Редкостный мир царил среди сестер, любивших и почитавших свою игуменью как первую подвижницу и самого смиренного в монастыре человека. И какое удовольствие было слушать митрополита, когда он читал вторую часть «Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря», описывающую события, предшествовавшие канонизации преподобного Серафима. В «Летописи» подробно описана смута, которая произошла в Синоде, когда пришло время всецерковно прославить преподобного Серафима. До революции рукопись не публиковалась, а после революции прекратилось христианское книгопечатание. Впоследствии «Летопись» арестовали во время обыска, и она пропала.

В 1928 году митрополита Серафима назначили управляющим Санкт-Петербургской епархией. За два года жизни в монастыре все его полюбили, поэтому проводы получились грустными. Монахини понимали, что расстаются с ним навсегда. Вместе с владыкой игуменья Арсения отпустила монахинь Севастиану и Веру, которые ухаживали за ним до самого ареста.

Когда архиереи сомневались в каноничности власти митрополита Сергия (Страгородского), митрополит Серафим признал ее сразу. Он считал восстановление централизованной власти делом наиболее важным. Свою первую литургию в Петербурге он совершил в Преображенском соборе на Литейном проспекте, где когда-то был старостой.

Всю жизнь владыка занимался благотворительностью. Еще будучи военным, он обратил внимание на беспомощность лиц военного ведомства, расстроивших свое здоровье. Он учредил благотворительное общество помощи военным, заботился о детях-сиротах, чьи родители погибли на войне. Бесплатно лечил страждущих. Во время русско-японской войны по его благословению формировались санитарные поезда. Он сам собирал пожертвования. Придавая огромное значение возрождению приходской жизни, владыка Серафим считал необходимым через приходские советы открывать школы, библиотеки и столовые.

Сам отведав горечь уз и ссылки, он с любовью и благоговением хоронил умершего в тюрьме архиепископа Илариона (Троицкого). Тело его выдали родственникам в грубо сколоченном гробу. Когда гроб открыли, никто не узнал владыку, так изменили его внешность заключение и болезнь. Владыка Серафим принес свое белое облачение и белую митру. По облачении тело архиепископа положили в другой гроб. Отпевание совершал сам митрополит Серафим в сослужении шести архиереев и многочисленного духовенства.

В Петербурге митрополит прослужил пять лет. 14 октября 1933 года указом Синода его отправили на покой. 24 октября он совершил последнюю службу в Спасо-Преображенском соборе и вечером выехал в Москву. Первое время владыка жил в резиденции митрополита Сергия (Страгородского). В начале 1934 года поселился в Малаховке, а затем переехал на станцию Удельная, где арендовал полдачи. Это были две небольшие комнаты и кухня.

Спокойными и безмятежными стали последние месяцы жизни митрополита в Удельной. Он сильно страдал от гипертонии, одышки, от водянки, так что передвигался с трудом и из дома почти не выходил. Днем к нему приходили духовные дети, иные приезжали из Петербурга. Посещали владыку митрополиты Алексий (Симанский) и Арсений (Стадницкий). Вечерами, когда все расходились, митрополит садился за фисгармонию и долго-долго играл известную духовную музыку или сочинял сам.

Арестовали митрополита глубокой осенью 1937 года. Ему было восемьдесят четыре года, и несколько последних дней он чувствовал себя совершенно больным, так что сотрудники НКВД затруднились везти его в арестантской машине, вызвали скорую помощь и отвезли в Таганскую тюрьму.

Допрос был формальным. 7 декабря тройка НКВД по Московской области постановила митрополита Серафима расстрелять. Всего в тот день тройка приговорила несколько десятков арестантов. Их разделили на партии. В первый день, 9 декабря 1937 года, расстреляли пять человек, на следующий день – сорок одного человека, 11 декабря 1937 года – еще пятерых. Среди них оказался митрополит Серафим...

Случилось это на полигоне Бутово под Москвой в просторной тогда дубовой роще, обнесенной глухим забором.

Незадолго до ареста митрополит Серафим говорил: «Православная Церковь сейчас переживает время испытаний. Кто останется сейчас верен Святой Апостольской Церкви – тот спасен будет. Многие сейчас из-за преследований отходят от Церкви, другие даже предают ее. Но из истории хорошо известно, что и раньше были гонения, но все они окончились торжеством христианства. Так будет и с этим гонением. Оно окончится, и православие снова восторжествует. Сейчас многие страдают за веру, но это – золото очищается в духовном горниле испытаний. После этого будет столько священномучеников, пострадавших за веру Христову, сколько не помнит вся история христианства».

Игумен Дамаскин (Орловский)

«Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2». Тверь. 2001. С. 423–450